Мелисса – милая синеглазая девушка – восхищенными взорами каждый раз провожала идущие мимо неё пары. Нет ничего в мире более загадочного и невесомого, чем любовь, - думала она беспечно. Она в тонком воздушном белом платьице гуляла долгими вечерами в одиночестве меж аллей старого парка, то и дело предаваясь легкомысленным мечтам. Она верила в чудеса, в сказку, которая, по её мнению, уже пришла и никогда не закончится. Возможно даже, что она была самым счастливым человеком в мире – ведь не так много на Земле людей, так безоговорочно позволяющих счастью захватить их занятые мысли. Казалось, ангелы сопровождали каждый шаг её, каждое её слово, даже смотреть на неё было приятно, спокойно. Вдохновение никогда не покидало её – она снова и снова любила придумывать новые истории о проходивших мимо прохожих, которые, видимо, даже не подозревали о том, какая у них на самом деле интересная и захватывающая жизнь.
- Вон тот господин в коричневой шляпе, - думала она, - тот, что так уныло бредёт по бульвару, возможно, он идет вовсе не домой, а туда, где всё совсем иначе, где нет людей, а только разные небесные существа! Возможно, это кто-то, от кого зависит судьба каждого человека, которого он видит и мимо которого проходит. И, конечно же, он шагает по улице с таким скучным лицом от того лишь, что ему кажется скучным всё, что только попадается на глаза. Ведь он наверняка знает что-то такое, от чего я, например, не смогла бы заснуть всю ночь! – восхищённо размышляла Мелисса.
Нет, она вовсе не была простой восхищённой бездельницей, у которой и дел больше нет, как гулять да веселиться. Нет, каждое утро, задумчиво и в то же время загадочно улыбаясь, она садилась за мольберт и принималась воплощать то, что её богатое воображение так живо рисовало в её сознании. Порой появлялись совершенно воздушные, нежно-бежевые произведения, которые иногда вызывали ничуть не больше, чем едва уловимую улыбку лёгкого восхищения и умиления. Но иногда, когда в порыве страсти, задумавшись вдруг невзначай о смысле мирозданья, она вдруг передать решала свои безудержные фантазии и новые идеи, могли появиться совершенно безумные и порой даже пугающие сюжеты и цвета. И каждый раз, когда свои фантазии она представляла на суд людской, она то лёгкостью пленила, то пугала, то размышлениям иной ход давала. Но ночь, которой предана была она, рассвет, которого боялась, и свет вечерних фонарей, что бархат ночи золотят игристым цветом, преображали милое лицо её из шёлка, бросая на него тень задумчивых фраз, которые она невзначай порою изрекала.
Сей милый беззаботный персонаж, на удивление толпы, и не мечтал уж ни о чём. Да, совершенно ни о чём, ведь, как это ни странно, у неё всё было, хоть толком ничего она и не имела. Умом излишним не была обременена, но и пустотой ажурной не светился взор её. Так вот, однажды, по своему милому обыкновению, гуляя в ночном парке, наслаждаясь сладким запахом цветений, встретила она столь жуткое видение, что не смогла издать ни звука боле, и даже не упав без чувств (что очень необычно для особ её происхождения), лишь улыбнулась. И, как то ни банально, полюбила. Но кого? Она сама не знала, но это не было так важно. Хоть дикость представшего пред ней была так очевидна, она, не опасаясь за жизнь свою, беспечно подошла. Незнакомец вдруг отпрянул от неё, видимо, не ждав, что милая девчонка, не сбежит подальше от него. В его глазах светилось безумие. Похоже, её совершенно не смущала кровь, которая, растекаясь медленно по асфальту, тёмно-алым цветом разукрасила её туфли. Нет, она вовсе не была сумасшедшей, просто она всего лишь не всегда отдавала отчет в своих действиях, повинуясь мимолётному желанию. В этот раз всё было точно так же. Незнакомец понял как-то, что Мелисса вовсе не опасна и нашёлся, что сказать:
- Мэтью, - вежливо промолвил он, слегка голову склонив. – Отчего же вы в столь поздний час бродите по паркам древним, странным, лишая себя сна, и, быть может, обрекая на смерть?
- Меня Мелиссой звать. Отнюдь не обрекаю, - в ответ пропела девушка ему, - ведь видите же вы, что я ещё жива.
Мэтью улыбнулся уголками рта, и, словно напевая под нос милую мелодию весны, взял под руку Мелиссу, и повёл мимо старых теней деревьев вековых. Казалось, странное молчание не удручало их – напротив, она решила, что так и нужно, что чинно, молча, ходят все. А он, как будто в вечность путь широкими шагами измеряя, и гордою осанкою смущая редких прохожих, лишь изредка кидал на неё иногда восхищенные, нежные, а порой даже плотоядные взгляды. Нет, он не ждал от неё ничего – ему тоже ничего не нужно было от жизни. Или от смерти.
Мелисса чувствовала прохладу рук его, таких сильных, но в то же время нежных. С суровым, каменным лицом он шёл возле неё, как ангел. Может ангел-хранитель, может Ангел Смерти. Возможно, он как раз решал это, ведь Мэтью мог быть ангелом-хранителем, равно как и ангелом смерти.
И день за днём её глаза сияли, ведь эра простодушной радости пришла. Мэтью был странным, а идеальный стальной блеск его глаз был настолько жесток, что привлекал Мелиссу. О, как это ни банально, но он любил её и был готов на всё. На всё, что она хотела от него, чего ждала. А Мэтью был жесток, душа его была черна, и по ночам, опутан страстью серой, он убивал порой. И как смешно, что это было лишь забавой. Мелисса знала это тоже, но тем божественнее он был в её глазах.
Она – девица юная, беспечная, и всё ещё в фантазиях жила. Он – серый, страшный, таинственный, но сладкий для неё, убийца. И так как верила Мелисса во всё, о чем когда-либо мечтала, и во все фантазии случайные свои, не стал и Мэтью исключением – придумала сюжет и для него. И ночью тёмной с восхищением шептала злодею на ухо о том, как тёмной ночью, среди тишины, он становится порой рабом полной луны, и смерть несёт, не зная выбора иного. И верила Мелисса, что если сердце он подарит ей, то вечной будет жизнь их на земле. И вот уж под конец рассказа слеза блестела на глазах её, как искра в море синем. От волнения и нежности содрогалось тогда каменное сердце Мэтью.
Но вот однажды, в тихий вешний день, когда благоухало небо и разрывало радостью сердца, Мэтью узнал, что выхода иного нет, как передать себя во власть Богине Смерти. И нежностью, тоской предсмертною томим, он ожидал свой час последний на земле, столь близкий. Но вот последний день настал. Мэтью видел, как Мелисса из окна глядела на него, и от печали вековой, безудержною грустью одержим, он чувствовал, как сердце вырвется вот-вот.
Вот вечер уж, стемнело, и снова сладким светом озаряют фонари дороги старых парков. Он в комнате Мелиссы, на лунный свет взирает с ней вдвоём. Поняв, что есть лишь несколько мгновений, он, со страданием на лице, с безудержною болью на глазах, с тоскою в мыслях, разрезав грудь себе, рывком последним любящее сердце преподнёс Мелиссе. И на коленях стоя перед ней, души своей последних два биения услыхал, прежде чем взметнуться духом ввысь навеки.
И боль, и счастье, тихая печаль. Любовь, что кровью Мэтью озарил, пронзила взор Мелиссы нежный. Последний шаг навстречу жизни. И сладкие мгновения мечты переживали вместе: она, что на коленях перед телом бездыханным вдаль глядела, и он, пусть всё ещё так близко, но ветром бешеным витая вдалеке.
Рассвет. Мечта, что сбылась, вечно убивает, не сумев простить великого счастья.